“Есть те, кто с первого дня войны не выходил на улицу”. Фотограф – о том, что снимал в Тростянце и в Харькове
Фотограф из Харькова Павел Дорогой до войны работал с документальной и архивной фотографией и снимал архитектуру родного города. Теперь Павел работает волонтером, но продолжает документировать происходящее в Харькове и других городах. В первых числах марта он начал снимать станции метро, где люди скрываются от обстрелов, в одном из отдаленных районов города. По его словам, сейчас по вечерам только на одной станции укрываются до 500 человек – волонтеры готовят еду, раздают ее детям и женщинам, люди спят попеременно под кучей одеял и успевают заниматься своими делами: читают, делают маникюр, вяжут.
Павел также побывал в освобожденных городах и поселках Сумской области, в том числе в Тростянце. О том, что он там увидел и что снимал, Павел рассказал в эфире Настоящего Времени.
— Правильно ли я понимаю, что то, что вы видели в Тростянце, тоже похоже на то, что мы видели в Буче?
— К сожалению, да. В Тростянце, слава богу, был легкий вариант. Там были зверства, но Буча, конечно, во много раз хуже. Я помню, что это был первый город, который я посетил после русских. И это был шок. Я не ожидал такого. Понятно, что новости мы все смотрели, но когда ты видишь это своими глазами, это совсем по-другому.
— Вы описывали историю из Тростянца, где над телом уже умершего человека позже еще и надругались. Можете это рассказать?
— Это тело нашли в гараже рядом со зданием городской администрации города Тростянца. Тело уже на тот момент находилось в яме, где обычно ремонтируют машины. Его вытащили, и тот человек, который его оттуда вытаскивал, рассказал, что его, скорее всего, пытали, потому что были связаны руки, очень сильно изуродовано лицо и сверху на него еще нагадили. Он все убрал и вытащил тело: говорит, что нельзя, чтобы так человек лежал. Это очевидец.
Мы приехали на следующий день после того, как наши части зашли туда. Поэтому мы видели это все с журналистом своими глазами, слушали истории. Это правда было очень тяжело.
— Мы показываем нашим зрителям самые яркие кадры из разрушенных городов. Вы можете обобщить – то, что мы видим, это Тростянец так сейчас выглядит целиком, он разрушен полностью?
— Нет, разрушена в основном площадь возле вокзала, где в основном стояли русские части. Разрушены некоторые дома рядом с центром, некоторые жилые дома, где были попадания. Я думаю, 20-30% города достаточно серьезно пострадало. Но главное – это площадь возле вокзала и само здание вокзала. Все зависит от района. Тростянец достаточно большой, там около 20-25 тысяч населения жило до войны. И центр пострадал больше всего.
— Насколько я понимаю, вы вернулись в Харьков и видите то, что происходит в Харькове. Правильно ли я понимаю, что люди до сих пор остаются в метро и есть те, кто вообще оттуда не выходил за все это время войны?
— Да, к сожалению, люди все еще там, их достаточно много. Количество людей зависит от того, в каком районе расположена станция. Центральные станции более пустые. Станции, которые находятся ближе к большим спальным районам, – Салтовки, Индустриального – там больше людей. И да, там есть люди, которые после того, как они спустились в метро в первых числах марта или даже с первого дня войны, они не выходят на улицу. Их не большинство, но их очень много. Люди боятся за себя, за своих детей. В метро очень много людей с детьми, потому что это их безопасность. Очень много людей все еще там живет, и непонятно, когда они смогут оттуда выйти.
— Вы можете рассказать какую-то историю, которая трогает вас больше, чем все остальные?
— Да, это история человека, у которого погибла жена. Ей было 23 года. Они вывозили людей из района Большой Салтовки – это район, который обстреливается с первого дня, и обстреливается каждый день. Во время того, как они приехали за людьми, была или ракетная атака, или снаряд, который попал в угол дома, и, к сожалению, Юлия погибла. А все остальные, кто был рядом, выжили. Это какое-то очень печальное стечение обстоятельств.
Эта история, рассказанная ее мужем Олегом, наверное, самая глубокая. Это была любовь всей его жизни. Он достаточно взрослый человек, у них была большая разница в возрасте. Мы поехали вместе с ним на место трагедии. Он показал машину, нашел там энергетический батончик, который нес ей перед тем, как случился обстрел. Мы поехали на могилу к ней, которая была украшена большими плюшевыми медведями. В общем, это была очень тяжелая история и, наверное, самая глубокая, которая проникла в душу.
Эта история, рассказанная ее мужем Олегом, наверное, самая глубокая. Это была любовь всей его жизни. Он достаточно взрослый человек, у них была большая разница в возрасте. Мы поехали вместе с ним на место трагедии. Он показал машину, нашел там энергетический батончик, который нес ей перед тем, как случился обстрел. Мы поехали на могилу к ней, которая была украшена большими плюшевыми медведями. В общем, это была очень тяжелая история и, наверное, самая глубокая, которая проникла в душу.
— Если говорить про Харьков, он сейчас продолжает выглядеть так, как на ваших снимках?
— К сожалению, да. Все зависит от района. Есть районы, которые обстреливаются меньше. И там жизнь более-менее идет: там ходят люди, работают магазины, базары. Но что касается Салтовки и Индустриального – эти районы постоянно обстреливаются. Район, который ближе всего находится к окружной, – Салтовка – практически уничтожен. Жить там невозможно, хотя люди там живут, я знаю, как-то в подвалах, потому что, по их словам, им некуда идти.
Центр тоже серьезно пострадал, но его уже убрали, высадили цветочки, и иногда кажется, что ничего не происходит. О войне напоминают звуки выстрелов, звуки разрывов и воздушная тревога, практически отсутствие людей на улицах, несмотря на хорошую погоду. Харьков живет, но, конечно же, не так, как он мог бы жить мирно.
