Свидания в военное время: борьба одинокой женщины в Тель-Авиве
10 октября 2024 г.
Я обнаружил, что на улицах Тель-Авива нет мужчин, особенно здоровых.
В течение первых нескольких месяцев Война Израиля и Хамасапо улицам ходили только старики и в основном женщины. Некоторые мужские магазины были закрыты из-за активного участия их владельцев в войне, что лишило их возможности вести свой бизнес.
Я помню те первые несколько месяцев, когда я наблюдал, как исчезают резервисты, и у меня остался один вопрос: могу ли я найти себе пару?
По мере того как ряды армии начали пополняться, они медленно начали возвращаться. Внезапно я обнаружил новую сложность. Мужчины вернулись домой, но многие несли с собой тяжесть травм.
Я чувствовал, как они меня держали – физически. Я помню одну неделю, когда мною руководила группа незнакомых мне людей. Слишком сильно, слишком внезапно, слишком отчаянно – будь то в баре или за субботним столом.
Еще одна мысль пришла мне в голову: почему эти люди не служили? Было ли это отсутствием патриотизма? Сломанная кость? Разве они не были полезны своим подразделениям?
Кто-нибудь говорит о свиданиях во время войны?
Посреди сирен и столпотворения построение романтических отношений превратило сферу свиданий в собственное минное поле. Угроза продолжающегося конфликта не только усложняет ситуацию, но и затрудняет определение того, кто действительно способен там находиться, а кто вернулся сломленным.
Хоть я и не планирую постоянно возвращаться в место своего рождения, в Нью-Йорк, кажется, он там есть, мой отец.
Во время простого звонка на этой неделе он попросил меня рассмотреть еврейские общины в США, которые могли бы соответствовать моему образу жизни, и заявил, что, если я уеду из Нью-Йорка ради чего-то другого, возможно, в другом городе или штате для меня найдется что-то полезное. Он сказал, что весь день беспокоился о моей безопасности.
Затем пришло чувство вины за желание остаться, зная, что есть и другие, которые не понимают нашей связи с этой землей. Они хотят обеспечить нашу безопасность. Но для многих из нас, как и я, построивших полноценную жизнь в Израиле, выезд не кажется выходом. Мы привязаны к этому месту, и решение проблем этой враждебной среды было в порядке вещей.
За два месяца до начала войны у меня разорвались серьезные двухлетние отношения. Для меня это было очень сложно. В первые дни, последовавшие за этим 7 октябряЯ боялся спать, когда террористы еще были в стране. Я чувствовал, что поднял «заботу о себе» на новый уровень.
К счастью, я не пошел спать. Быть журналистом стало моим оправданием. Я работал по ночам, и это подавляло мои чувства. Но когда я наконец поехал в Нью-Йорк на День Благодарения, меня преследовал страх, о котором я даже не подозревал.
Каждая сирена, каждая машина скорой помощи возвращали панику. Я искал убежища в доме своих родителей только для того, чтобы понять, что бежать не от чего. Только тогда я понял, что у меня своя версия посттравматического стрессового расстройства.
На ужине в честь Дня Благодарения меня обняли двое моих молодых кузенов. Они не отпускали. Это продолжалось несколько часов. Они понятия не имели о моем опыте и о том, что происходит в Израиле. Утешение, которое они мне дали, я никогда не забуду.
Я стоял в гостиной, когда вся моя семья рассмеялась. Впервые я почувствовал себя чужим в своей семье. Индейка и приправы разогревались на кухне, а я замерзал. Я плакала – возможно, в первый раз. Физическая привязанность моих маленьких кузенов была чем-то, чего я не осознавал так сильно.
Возможно, мой разум не обрабатывал это, но мое тело… Мое тело помнило все эти травмы. Мое тело нуждается в объятиях и прикосновениях людей, которые меня любят.
СЕЙЧАС в Израиле мы с моим другом/партнером по гребле начали ритуал: каждую пятницу перед тренировкой мы долго и многозначительно обнимаем друг друга.
Я с нетерпением жду этого. Это то, что нам обоим нужно. Это способ регулировать себя в стране, где каждый аспект жизни общества совершенно не регулируется. Хоть я и не курильщик, но впервые в жизни у меня возникла тяга к сигарете.
После второй крупной ракетной атаки Ирана мне пришло в голову, что я хочу курить, просто чтобы привести свое тело в тонус и успокоить нервы. Сигареты в Израиле найти несложно, и теперь я понимаю, почему.
Мы ждали первого Нападение Ирана в апреле прошло несколько часов. В тот день я играл в маткот (пляжный теннис) до тех пор, пока не смог остановиться. Подумав об этом, я понял, что это была попытка успокоить мои нервы. С тех пор я играю по несколько часов в неделю. Мое тело нуждается в движении, солнечном свете и игре.
Я поговорил с некоторыми из моих подруг об их опыте в этот год войны и был шокирован ответами. Я дружу с этими девочками уже много лет. Я разговаривал с ними каждый день, начиная с 7 октября. Но я никогда не спрашивал их напрямую. Как эта война повлияла на вашу личную жизнь? О вашем беспокойстве? В твоем теле? Что вы думаете? Ответы, которые я получил на эту статью, были глубокими.
Некоторые из них сообщили об усилении полового влечения – им требовалось больше близости и «поддержки», как описал это один друг. Она также сказала, что встречалась с мужчинами, которые затем уйдут из запаса на месяц, что снижает вероятность продолжения отношений. Он столкнулся с этой проблемой с несколькими завидными холостяками.
Другой друг сообщил, что он стал более высокомерным, меньше сосредотачиваясь на поддержке своей семьи, а больше на себе. Она ходила на свидания, но хотела оставаться поближе к дому, чтобы быть со своим питомцем. В это время он вообще чувствует потерю скорости; Негатив войны заставил его чувствовать себя менее энергичным в повседневной жизни.
Друг, журналист, сказал, что ему было трудно справиться с ужасными кадрами, которые он видел в ежедневном отделе новостей, где он работал. У него также есть друг, который страдает из-за того, что его семья находится в плену. В конце концов они были освобождены под залог в ноябре. Но, как и многие из нас, он чувствовал, что его жизнь остановилась.
По его словам, при такой неопределенности и возможности крупных иранских атак трудно быть лучшими. «Все дело в энергии», — сказала она мне, и в последнее время ей было трудно собраться с волнением, которое ей нужно для свиданий.
У одного моего друга есть жена. «Иногда ощущение конца света может быть странно романтичным. Ты знаешь, что ты с человеком, который никогда не оставит тебя”, – сказал он. Он сказал, что его способность любить стала сильнее, и он стал более защищающим и заботливым, чем раньше.
Другие упомянули то, что меня беспокоит: навязчивое использование социальных сетей. Мои друзья, которые сообщили, что они менее энергичны, чем на свиданиях, добавили, что они пристрастились к социальным сетям и что Instagram и Telegram теперь стали для них источником новостей о войне и о том, как остальной мир относится к еврейскому народу и Израилю.
Негатив сказался. Один из моих друзей сказал, что он перестал есть и заниматься спортом.
ЕСЛИ ВЫ знаете что-нибудь об истории этой земли, вы знаете, что она всегда была неспокойной. Были периоды мира, стресса и насилия.
Нам довелось жить во времена беспорядков, но это еще не конец; маятник качнется.
Другие друзья сказали, что встреча с солдатами дала им чувство защиты. Одна отметила, что она чувствовала себя в безопасности, когда ее муж принес в ресторан свою винтовку.
Жаклин из Европы сказала, что она почувствовала «более глубокую связь в результате войны», потому что она объединяет. «Мои друзья из-за границы, которые встречались с неевреями (индивидуалами), теперь встречаются с евреями. Возможно, люди ищут более значимые отношения».
Мой друг назвал войну «путешествием, придающим новые силы» и объяснил, что она выводит на поверхность эмоции, уникальные для каждого из нас. Для него он не хочет работать и не хочет проводить время по-настоящему на жизнь, он оказывается в «параличе решения». На самом деле, именно это я и чувствую, когда играю в маткот – я живой.
По его словам, мы можем во всех смыслах стать жертвами войны и обвинять ее в любой провокации или отсутствии возможностей. Однако, по его словам, правда в том, что наша сила заключается в нашей способности соединяться и любить, даже несмотря на то, что для достижения света требуется вдвое больше усилий.
«Вот как мы выживаем. Мы должны двигаться вперед. Это испытание, которое нам предстоит преодолеть”, – сказал он. ■
