“На них шла охота”. Приговоры сотрудникам миссии ОБСЕ

Так называемый “Верховный суд” самопровозглашенной “Луганской народной республики” приговорил к 13 годам колонии двух сотрудников миссии Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ). Они обвинены в государственной измене и работе на ЦРУ. О приговоре сообщил подконтрольный сепаратистам Луганский информационный центр. Эксперты называют этот приговор беззаконным, но не снимают ответственности и с самой организации, которая не смогла вовремя эвакуировать своих сотрудников и их семьи из Донбасса.

Одного из сотрудников ОБСЕ зовут Дмитрий Шабанов, второго – Максим Петров. Оба – местные жители, граждане Украины, работавшие на миссию ОБСЕ. Это лишь двое из минимум шести сотрудников миссии, задержанных после начала полномасштабного российского вторжения.

В июле Шабанова показали в эфире российского государственного телевидения. В выпуске новостей утверждалось, что он дал признательные показания. Независимо эту информацию подтвердить невозможно, заключённые в сепаратистских республиках на востоке Украины фактически не имеют права на защиту.

После февраля ОБСЕ эвакуировала с Украины почти 500 наблюдателей специальной мониторинговой миссии, наблюдавший за режимом прекращения огня в регионе. С местными сотрудниками организация просто расторгнула контракты, сообщал Politico.

В июле ОБСЕ заявила, что обвинения против Шабанова сфабрикованы. Её представитель в комментарии Politico сожалел, что Россия и люди, контролирующие Луганск и Донецк, не соблюдают иммунитет сотрудников международной миссии. На момент публикации новости приговор Шабанову ОБСЕ не комментировала.

“На них велась охота”

О ситуации с Максимом Петровым и Дмитрием Шабановым радио Свобода рассказал главный редактор луганского издания “Реальная газета” (с 2014 года его редакция располагается в Киеве) Андрей Дихтяренко:

– Я лучше знаю Максима Петрова, чем Дмитрия Шабанова. Но знаю, что они оба из Луганской области, то есть они местные жители. После начала конфликта в 2014 году они начали работать в ОБСЕ. Максим работал переводчиком, они работали на оккупированной территории, помогали миссии, встречали даже глав представительства миссии, которые приезжали в Луганск и Донецк, смотрели на территорию, выезжали на места, где происходят обстрелы. В общем, вели классическую работу международных наблюдателей. При этом нужно сказать, что группировки ЛНР и ДНР с самого начала вроде как санкционировали присутствие ОБСЕ, и Россия как страна–участница ОБСЕ гарантировала их безопасность.

Периодически случались “обострения”, когда боевики в Донецке и Луганске пикетировали офис ОБСЕ, разрисовывали им машины, устраивали различные акции. Нельзя сказать, что работа ОБСЕ не была связана с риском и опасностью. Это действительно очень опасная работа на неподконтрольной Украине территории. К тому же мы знаем, что были случаи, когда работники ОБСЕ подрывались на минах. Несмотря на это, Максим и Дмитрий продолжали работать. Я знаю, что их работа продолжалась до начала вторжения. После начала войны они там были в очень шатком положении. На них уже началась охота.

–​ Почему они не уехали?

– К сожалению, руководство ОБСЕ не предприняло никаких шагов, чтобы помочь этим людям выехать с неподконтрольной территории. Мы помним, что еще летом 2021 года была информация о том, что возможна большая война, большое вторжение Российской Федерации, и уже с начала 2022 года деятельность ОБСЕ была фактически запрещена на неподконтрольной территории Донбасса. Но почему-то руководство ОБСЕ не предприняло шагов, чтобы помочь выехать своим сотрудникам. Иностранных сотрудников с начала вторжения эвакуировали, а местные остались фактически на местах своей дислокации. Максим и Дмитрий проживали в Луганске. До определенного времени их не трогали. Я знаю, что арест состоялся в апреле. Это был разгром организации, когда и в Донецке, и в Луганске всех обвинили в шпионаже. Были дикие обвинения: мол, один сотрудник передавал своему руководителю, тоже сотруднику ОБСЕ, какие-то сведения, а этот руководитель, как обвиняют его группировки ЛНР и ДНР, работал на американскую разведку. Эти люди выполняли свои функции, и их просто обвинили в том, что их руководитель работал на американскую разведку. И теперь, значит, все местные сотрудники из Донецка и Луганска должны сидеть в тюрьмах.

–​ Были ли представлены какие-то доказательства их вины?

–​ Там были различные видеосюжеты, которые распространяли российские телеканалы. Они, как правило, базировались на так называемых “признаниях” людей, которые несколько месяцев держались в тюрьмах, и скорее всего, эти признания из них выбивали. Был какой-то дикий сюжет, где рассказывали о том, как в оккупированной части Херсонской области российские спецслужбы врываются в дом, который принадлежал главе СБУ в Херсонской области, и тут же встык показывали допрос Максима Петрова, переводчика ОБСЕ из Луганска. Потом рассказывали, что он обвиняется в передаче секретных сведений американской разведке. То есть в информационном поле идет какая-то шизофрения и абсолютная дичь. Там нет такого понятия, как расследование, это все делается по указке сверху. Абсолютно одинаковые сроки всем ОБСЕшникам, которых схватили, тоже говорят о том, что это все просто липа.

–​ Вы упомянули слово “заложники”, то есть вы думаете, что они именно в таком качестве сейчас арестованы, и что их планируют использовать как предмет для торга?

– Я в этом уверен, потому что это единственное объяснение того, что происходит. Потому что нет другого смысла в том, чтобы держать людей и давать им большие сроки. Это пополнение обменного фонда, потому что все-таки есть надежда, что их удастся вытащить путем обмена, как уже неоднократно происходило во время этой войны на Донбассе, начиная с 2014 года. Второй шанс – то, что, действительно, Вооруженные силы Украины смогут освободить Луганск, и всех заложников просто выпустят, – считает журналист Андрей Дихтяренко.

“Территория тотального беззакония”

Директор института Стратегических исследований и безопасности, в прошлом уполномоченный Верховной Рады Украины по правам человека в Донецкой и Луганской области Павел Лисянский полагает, что вынесенные в так называемой ЛНР приговоры не имеют никакого отношения к юриспруденции:

– Во-первых, это не приговор, потому что там, на этих территориях, нет никакого правосудия. И я уверен, что никакого объективного судебного разбирательства, согласно международному судебному законодательству, не было. Никто не предоставлял этим людям должного права на защиту. Я уверен, что доказательная база, если она вообще существовала, была собрана с нарушениями. Соответственно, об инструментах правосудия на временно оккупированных территориях говорить не приходится от слова “совсем”. Это необходимо трактовать так: человек попал в плен, и он проходит все вот эти вот процедуры, круги ада, просто по беззаконию. Я за восемь лет правозащитной деятельности на временно оккупированной территории Украины убедился в том, что там нет никакого правосудия. Там территория тотального беззакония и нарушения прав человека. Поэтому даже нельзя говорить о каком-то внятном, невнятном статусе так называемой “ЛНР”, там нет правосудия. У них даже нет своих адвокатов. Вы посмотрите, изучите, у них нет там, к примеру, какой-то школы адвокатов или еще чего-то, там все адвокаты те, которые остались от Украины. Там все адвокаты работают со спецслужбами МГБ, особенно по таким делам.

–​ Какие существуют методы борьбы за освобождение осужденных на оккупированной территории ЛНР?

– Недавно был хороший пример в Херсонской области, когда Главное управление разведки вычислило такую секретную тюрьму, взяло ее штурмом и освободило людей. Это самое оперативное и самое быстрое решение. А остальное – это только дипломатические инструменты, переговоры и обмен.

–​ Но способны ли сейчас, на сегодняшний день международные институты как-то повлиять на судьбу осужденных сепаратистами людей?

– На сегодня, наверное, нет. Не та политическая обстановка и не тот политический ландшафт. Разговаривать они об этом могут, никто им не запрещает, но выпустит ли Путин этого человека, потому что это находится в его ведении – это очень большой вопрос. Поэтому я думаю, что это все возможно, но в будущем. Возможно ли это сейчас – не уверен, – говорит украинский правозащитник Павел Лисянский.