“Вместо судьи мог быть пылесос”. Пять дней ареста кандидата Аркина

Российские власти подвергли большому давлению независимых кандидатов в муниципальные депутаты, выборы которых прошли 11 сентября. Особенно сильно преследовали политиков и активистов, говоривших прямо о своих антивоенных взглядах во время избирательных кампаний. Кандидатов снимали с выборов незаконным образом, увольняли, задерживали, судили и отправляли в спецприемник.

Пять дней за решеткой провел бывший кандидат в муниципальные депутаты по Басманном району Москвы, участник выступившего против войны с Украиной движения ЛевСД Никита Аркин. Его схватили на работе и осудили за распространение листовки с символикой штабов Навального, которую активист впервые увидел в материалах своего дела. Вскоре после выхода из спецприемника Никиту сняли с выборов.

Своими впечатлениями о первых после начала войны с Украиной российских муниципальных выборах Никита Аркин поделился с Радио Свобода.

– Зачем во время войны с Украиной заниматься муниципальными выборами?

– На меня мой арест произвёл впечатление не самим наказанием, оно маленькое, людям давали сильно больше. Я понял, что со мной могут поступить как угодно. Мне даже не надо ничего делать самому: все сфабрикуют за меня. Чистый Оруэлл. Это гигантская система, которой мы связаны по рукам и ногам. Я могу совсем с ней не сталкиваться до определенного момента. И этим моментом станет вовсе не акция против СВО, а простая бытовая ситуация, например, у меня потолок дома протечет.

Для меня местное самоуправление является самым главным звеном власти. Я не способен представить себе общество без местного самоуправления. Госдума, правительство и все остальное могут быть в перспективе снесены, а местное самоуправление останется. Но там должна быть прямая, а не представительная демократия. Реальная демократия начинается с территориальных советов и собраний жильцов, а дальше идет наверх и заканчивается Федеральным собранием. Вот это моя четкая политическая позиция.

– Интересует ли сейчас граждан России то, что им может предложить муниципальный депутат?

– Как это ни грустно, значительную часть избирателей лавочки и подъезды интересуют больше, чем так называемая “СВО” (я ее так называю, потому что я нахожусь в России). Хотя, на самом деле, это логично, потому что на ситуацию с капремонтом, в отличие от внешней политики, есть хотя бы какие-то шансы повлиять. Кроме того, у какой-то части избирателей пацифистские взгляды, и муниципальные выборы во времена диктатуры – это единственное, что у нас осталось для озвучивания пацифистской позиции. Власть это оценила, и мой арест на пять суток – этому свидетельство. Я считаю пять суток под арестом в какой-то степени своим достижением. Так что пацан, то есть я, к успеху пришел. Но, честно скажу, если что, к уголовному делу я не готов, но тут меня, собственно, никто не будет спрашивать. Впрочем, я надеюсь на лучшее.

– Что вам рассказывали во время поквартирного обхода ваши потенциальные избиратели?

– Мы сталкивались с самым разным трешем… Например, люди, обитающие в общежитиях Басманного района, я не знаю, кто они… аскеты, подвижники. Если вы смотрели что-то о гарлемских трущобах, то вот в таких условиях эти люди вынуждены находиться, в том числе военные с семьями. Им обещали в 2017 году ремонт или расселение, сейчас уже 2022 год. Эта деталь характеризует правдивость утверждения “своих не бросаем” и прочего патриотизма, который к реальности не имеет отношения. Жителей этих общежитий волнуют постоянные нарушения прав человека, но не те, о которых пишет Human Rights Watch, а ежедневно втаптывающие в дерьмо бытовые проблемы. То, что граждане России живут в черт-те каких условиях, связано с тем, что власть на всех уровнях принимает законы, не спрашивая народ примерно ни о чем. Им наплевать на нас, что бы мы ни делали: хоть яйца прибиваем к Красной площади, хоть с красным флагом выходим на улицы. Но, разумеется, с точки зрения нашего влияния и административного кодекса им не наплевать.

– Каким образом вас арестовали?

– Два сотрудника полиции пришли ко мне на работу и потребовали следовать за ними на беседу. Один из сотрудников стремился меня вести в отдел, хотя я не делал попыток убежать или выпрыгнуть в окно. В отделении полиции мне сказали, что меня обвиняют в экстремизме. На следующий день меня повезли в суд. Мои интересы представляла блестящая адвокатесса Лейсан Маннапова. Но ее могло и вовсе не быть на суде, а вместо судьи мог бы заседать пылесос. Судья будто воспроизводила автоматические программы. Она отклонила пять ходатайств, в деле не было ни одного доказательства, если не считать поддельной листовки с символом штабов Навального, которую я якобы расклеивал. То, что организации “Штабы Навального” не существует, а между соратниками Навального и сторонниками “Яблока” натянутые отношения, судью не интересовало. Меня судили только по доносу какого-то честного гражданина, “настоящего патриота”.

– Вы никогда не были сторонником Навального?

– К Навальному я в целом отношусь критически, но я не хочу сейчас об этом говорить, так как он находится в колонии, а его сотрудников и волонтеров репрессируют.

– Как прошли ваши дни за решеткой?

– Мне было стрёмно в отделе, но когда я узнал, что наказание – административное, и мне присудили пять суток в спецприемнике, то я успокоился. У меня в камере было всего три адекватных человека, включая меня, и шконки стояли в ряд, а не висели одна над другой. По мнению соратников, я сидел в люксовых условиях, но мне было очень скучно.

– Зачем власти нужно было вас арестовывать?

– Они меня посадили, чтобы снять с выборов. Снять меня с выборов они хотели, потому что живут в глюках сознания, придумывают себе врагов и начинают с ними сильно бороться. Причём как на маленьком, муниципальном, так и на более глобальном уровне. Делают они это по разным причинам. Кто-то просто звездочку на погоны хочет, кто-то ворует, а некоторые считают, что на матушку-Россию пятая или шестая колонна в самом деле нападают. Сурков и Дугин, я думаю, в это верят.

– Ваша мама написала вам такой комментарий к посту об аресте: “Увлекаться не стоит. Пяти (суток ареста) для жизненного опыта достаточно. Скромнее будь”. Она нашла в себе силы сохранить в этой ситуации чувство юмора, но, наверное, сильно за вас переживала?

– Мама очень переживает, но знает, что я занимаюсь общественной деятельностью.

– Вы могли бы победить на прошедших муниципальных выборах, если бы вас не сняли?

– У меня были шансы пройти. Мы были очень активными в плане агитации, у нас была ценностная позиция и у меня получалось взаимодействовать с людьми в районных чатах. В жилищном активизме я с 2007 года, это тоже плюс. Незадолго до выборов я боролся с беспределом на Сретенке. Я не утверждаю, что я бы обязательно прошел, но шансы у меня были. Тем более мы выступали с пацифистской позицией и критиковали чиновников.

– Вы состоите в движении, которое уже давно выступило против войны с Украиной. Его участники выходили на протестные акции, вас уже арестовывали. Что вас заставляет рисковать, оставаясь в России?

– Я готовил документы на репатриацию, но после 24-го числа решил, что эмигрировать сейчас – это дезертировать (это только о себе, я ни в коем случае не осуждаю уехавших). Я не то чтобы принял смелое решение остаться в России. Россия осталась той же самой, какой и была в 80-е, когда я родился, и в 90-е, когда я был подростком. Но чем дольше остаешься в этой ситуации, тем больше нужно сил, чтобы оставаться нормальным, честным человеком. Это, кстати, один из стимулов. У меня сил мало: я совсем не сверхчеловек и не активист в классическом смысле. Я человек социал-демократических убеждений, который хочет, чтобы в России была социал-демократическая партия. Так что, если все совсем станет плохо, я допускаю вариант отъезда.

– Еще не стало совсем плохо?

– Как говорится в анекдоте, Путин отличается от Сталина тем, что при Сталине могли посадить каждого, а при Путине любого. Власть видит своих врагов в лице любой силы, даже не силы, а того, что в ее глазах выглядит силой, которую она не может контролировать, даже ту силу, которую она сама создает. Но пока в России на стадионах не расстреливают. Если будут массово давать тюремные сроки, тоже не исключаю, что уеду.

– Вы согласны с тем, что все россияне виноваты в войне с Украиной?

– Нет. Я не чувствую никакой ответственности за так называемую спецоперацию. Я и мои друзья выходили на акции против этого дела. По какой причине мне чувствовать вину?! Потому что у меня курица двухголовая напечатана на паспорте?! В России были прекрасные демократические страницы.

– Если вы остаетесь в России, то предположу, что вы, активный человек, верите в возможность перемен?

– Я надеюсь, что в России будет демократия. Мы ничем не хуже других стран, и у нас будет демократия не хуже, чем у остального мира. Сейчас демократия не у всех стран, но будет у всех.

– Когда это произойдет?

– Я бы не хотел бы быть как в таком анекдоте: как можно было определить в Мексике после 1930-х годов испанских республиканских оппозиционеров? У них был очень большой кулак. Они сидели в барах и стучали им по столам, крича: “В этом году диктатура Франко обязательно падет”. Но рано или поздно этот режим, выберем корректную форму, трансформируется.

– Вам страшно сейчас жить в России?

– Мне очень часто страшно. После ареста я понимаю, что они могут делать все что угодно, но выйти из этой ситуации уже нельзя. Мы будем развивать наше движение, объединять с другими, сотрудничать с “Яблоком” и планируем работать до того момента, пока не дойдем до конца. Я хочу, чтобы в России существовала выборная система, чтобы любой человек мог в самом деле влиять на политику с помощью галочки, которую он бы ставил на избирательных участках хотя бы раз в четыре года. Для меня это программа минимум.

– Вас посадили из-за символики структур Навального? Команда этого политика вас как-то поддержала?

– Они меня поддержали на муниципальных выборах, рекомендовали на своих ресурсах мою кандидатуру по Басманному району.

– Я видела, что на своей странице в социальной сети вы призвали оппозиционеров изменить стиль общения друг с другом.

– Я считаю, что левые, навальнисты, яблочники, часть КПРФников, и все, кто исповедует демократические взгляды, должны нормально друг с другом взаимодействовать. Разумеется, это не касается ультраправых или людей, замешанных в преступлениях против прав человека. У нас должен быть максимально широкий демократический фронт, но все-таки не совсем резиновый.