“Надеюсь стать частью украинского общества”

Бывший глава пермского отделения профсоюза “Альянс врачей” Артем Борискин эмигрировал в Украину из-за преследований по политическим мотивам. Он решил не запрашивать убежища. Доктор нашел работу в клинике и поселился в городе Ирпень. Вскоре после начала войны в Украине ему вновь пришлось бежать, на этот раз в Европу. У 25-летнего Артема Борискина появилась возможность остаться в Германии и продолжить там образование. Но, несмотря на то, что у него только российское гражданство, врач решил вернуться в Украину. О сложной дороге домой Артем Борискин рассказал Радио Свобода.

– Каким для вас стал день 24 февраля?

– Я предполагал еще осенью, что скоро что-то начнется, не понимал только масштабов беды. Были разные косвенные свидетельства грядущей войны. Например, тот факт, что Россия таскала вдоль границы с Украиной свои войска, якобы это были учения. Потом зарубежные разведки стали прямо сообщать о том, что Россия планирует нападение на Украину. 23 февраля мы с другом сидели в парке Ирпеня, ели пиццу, пили айран и обсуждали, будет ли война. Друг говорил, что Россия на Киев не пойдет, я возражал ему. Мы поспорили и разошлись по домам.

24 февраля я проснулся часов в 7 утра, взял телефон и увидел множество новых сообщений от разных людей. Они спрашивали, жив ли я. Так я узнал, что началась война. Клиника, где я работал, сообщила о временном закрытии. Я решил поехать к друзьям в небольшой город недалеко от Киева, чтобы переживать не в одиночестве. Пока я ждал маршрутку, слышал взрывы. Ирпень находится рядом с аэропортом Гостомеля, который в первые дни войны громили российские войска. Я рассчитывал в тот же день вернуться от друзей домой, но из Киева в сторону Ирпеня стояла пробка из-за танков, которые ехали по дороге. Странное ощущение: видеть танки среди легковых машин. Ощущение для меня непривычное: мне не близка военная тема, я никогда не был на парадах. В общем, я вышел 24 февраля из дома, а вернулся только 5 июня. Я решил остаться с друзьями, а вскоре Ирпень захватили оккупанты. Я предполагал, что российские активисты, живущие в Украине, находятся в особой зоне риска. С другой стороны, я решил, что с паспортом России оставаться в Украине не следует. Можно быть сколь угодно хорошим русским, но никто во время войны в этом разбираться не будет. Я решил на время уехать в Европу. Из Украины я поехал в Чехию и написал в интернете просьбу помочь с жильем. В Праге мне дали приют гражданка Словакии и американец. Я жил у них три недели, общался с адвокатами по поводу легализации в Чехии. Юристы сказали, что шансы у меня легально остаться в этой стране очень небольшие: Чехия ориентируется после войны на беженцев из Украины. Я уехал из Ирпеня с 800 гривнами, вскоре заблокировали мою банковскую карту из-за российского паспорта. Мне в финансовом плане помогли друзья, а чешская благотворительная организация “Человек в беде” выделила мне сумму, которую я сумел растянуть на довольно долгий срок.

Я связался с бывшим координатором штаба Навального в Кургане Алексеем Шварцем, который сейчас помогает беженцам в Германии, и отправился в эту страну. Я поселился в лагере для беженцев. Нормальное место: не отель, но и не российский спецприемник, в котором я в России отсидел восемь суток за акцию протеста у колонии в Покрове, где находился политзаключенный Алексей Навальный.

Я жил в одной квартире вместе с ребятами из Туркмении, которые учились в украинском вузе. Через неделю меня переселили в спортзал, переоборудованный для беженцев, потом – в ресторан. В интернете я познакомился с немцами. Они выслушали мою историю, пригласили меня в гости и предложили поселиться в гостевом доме. Я согласился, пошел на интенсивные курсы немецкого языка при университете, чтобы чем-то себя занять. В Германии для меня открывались перспективы: учиться, подтверждать диплом врача и жить в комфорте и безопасности. Я понимал, что сейчас для меня лучшее время остаться в Германии. Как-то друг во время прогулки показал, в каких крутых домах в Германии живут врачи, но мое сердце не ёкнуло в тот момент.

– То есть вам не понравилось в Германии?

– Я не нашел в Евросоюзе свободы в моем понимании. На мой взгляд, Европа – это общество страшных конформистов, людей, строго следующих правилам, не привыкших раздумывать, кто и зачем их придумал. В таком обществе мне было бы тяжело жить. И я решил вернуться в Украину. Вернее, я захотел вернуться в Украину, как только выехал из нее.

–​ Но вы до эмиграции никогда не были в Украине. И после отъезда из России вы в Украине прожили лишь около года. Почему вы так привязались к Украине? У вас есть украинские корни?

–​ Самое западное, что я в плане своих корней знаю: Курск и Брянск. И еще дедушку-грузина. Мне очень сложно описать мое отношение к Украине. Украина – это мой дом. Когда я только уехал из Украины, меня стало тянуть обратно к Ирпеню, его улицам и людям. Я сроднился с этим зеленым красивым городом.

–​ Сложно представить, что вы почувствовали, когда увидели фотографии и видеосъемку Ирпеня после отступления российских войск.

–​ Фотографии из Ирпеня были сделаны на фоне знакомых видов. В Буче я тоже бывал по работе, и когда я видел фотографии убитых украинцев, то понимал, где именно это произошло. Было очень больно на все это смотреть и читать о мучениях жителей Ирпеня и Бучи из-за действий российских оккупантов.

–​ И, несмотря на это, вы хотели вернуться в Украину?

–​ ​ Все время в Европе я пытался найти способ вернуться в Украину. Я в первую очередь хотел найти возможность применить мои профессиональные навыки. Красный Крест я вычеркнул сразу, потому что он вывозил украинцев в Ростовскую область, в страну-агрессор, где их безопасность –​ ​ понятие совершенно абстрактное.

“Врачи без границ” сказали, что у них сейчас нет нужды в специалистах. В Global Disaster Relief Team мне предложили работать на кордоне с Польшей, но я хотел вернуться в Украину.

–​ ​ На каком основании вы, гражданин России, во время войны могли пересечь границу с Украиной?

–​ ​ У меня был временный ВНЖ, я слышал, что на таком основании граждан России пускают в Украину после собеседований на границе. Я добрался до границы с Украиной, но пограничники решили не пускать меня в страну. Я вернулся в Европу, поговорил с юристом, собрал бумаги от правозащитных организаций и попросил руководство клиники, где я работал в Киеве, сделать мне приглашение. На этот раз 5 июня меня впустили домой.

–​ ​Помните ваши первые впечатления после возвращения в Украину?

–​ ​ Мои первые часы в Украине были прекрасными. После того как мы (я возвращался с ребятами, которые гнали машины для ВСУ) пересекли границу, я заехал на заправку и съел лучший хот-дог в моей жизни, и у меня была лучшая беседа в моей жизни на украинском языке с продавщицей. Затем мы поехали во Львов, водительница машины пела песни на украинском языке. На следующий день я приехал в Ирпень. Я снимаю жилье в доме, который мало пострадал от оккупантов. В моей квартире лишь упал шкаф и засохли цветы. На фасаде дома напротив моего видны сильные повреждения и дыры от пуль. В той части Ирпеня, которая сильно пострадала, я еще не был. Конечно, в Ирпене нет такой жизни, как до войны. Но люди начали возвращаться в Ирпень. Я уверен, город воспрянет.

–​ ​Как вы как россиянин сейчас чувствуете себя в Украине?

–​ ​Я встретил много украинцев в Европе. Там все относились ко мне нормально. Никто, узнав о моем российском паспорте, не изменил отношения ко мне. В Украине нет неонацистов, я говорил во Львове на русском языке, и никого это не возмущало.

Если украинцы проявят плохое отношение ко мне из-за того, что я русский по паспорту, то я их пойму. Но я больше россиянином себя не считаю. По паспорту я россиянин, но ментально я не могу сказать, что я украинец, но я стремлюсь к этому.

–​ Вам не кажется, что это попытка снять с себя ответственность как с гражданина России за войну с Украиной?

–​ ​Я не отказываюсь от ответственности за войну с Украиной, потому что я жил в России и платил налоги. Я боролся с Путиным, но этого было недостаточно. Все равно в России построили рейх, и я тоже за это в ответе. Но ментально я сейчас я не с Россией, а с Украиной. У украинцев та же главная ценность как и у меня: свобода. Раньше я думал, что россияне тоже хотят свободы. Уехав в Украину, я планировал в случае падения путинского режима вернуться обратно и строить новую Россию. И даже зверства оккупантов в Буче не повлияли на это мое решение. Его изменили комментарии моих знакомых под моим постом о зверствах в Буче в “ВКонтакте”. Они написали комментарии такого характера, что если бы их написал я, то на меня бы возбудили уголовное дело за экстремизм. Люди, которых я знал лично, пермяки, врачи, написали мне, мол, найдем тебя, мразь, где бы ты ни прятался. Я понял, что у меня ничего общего с такими людьми нет.

–​ ​ Как вы думаете, в чем причина равнодушия большинства граждан России к войне с Украиной?

–​ ​Первая причина – это недостаточная информированность. Вторая причина – пропаганда. Последние годы россиянам навязывали ненависть к украинцам, а до этого у россиян воспитывали пренебрежительное отношение к украинцам. Россияне в целом относятся снисходительно к жителям стран бывшего СССР, но сами россияне воображают себя великим народом. Только у очень многих россиян до сих пор деревянные туалеты и зарплата 20 тысяч рублей. Еще одна причина – навязанная атомизация общества и отсутствие сострадания к чужому горю. Народ, а точнее будет сказать, население России несёт непосредственную ответственность за то, что происходит. Да, россияне не могут повлиять на то, что делает власть. Да, россияне не отдавали приказа насиловать, грабить и убивать украинцев. Но именно их безразличие к чужому горю, к окружающему миру, да и вообще ко всему, кроме собственного благополучия (которого в общем-то и нет), привело к тому, что они стали неспособны влиять на политику своей страны.

Даже в случае возникновения прекрасной России будущего или любого другого формирования со словом “Россия” в своем названии, люди, проживающие на этой территории, останутся такими же: безучастными, подверженными пропаганде, без критического мышления. И новая война ими будет оправдана с такой же лёгкостью. Единственный шанс на нормальное сосуществование с остальными странами в мире – это распад. Никакая новая федерация или конфедерация не спасет, если это снова будет президентоцентричная химера с единым федеральным центром. Такая большая и разнородная территория не может управляться демократически, учитывая интересы всех.

– Что вы собираетесь делать в Украине?

– Буду помогать Украине, как смогу. Сейчас я продолжу лечить людей: в клинике я работаю врачом и консультирую онлайн беженцев, у которых нет медицинской помощи в других странах. Я собираюсь искать возможность вступить в тероборону.

– Какие у вас надежды? Что, на ваш взгляд, ждет Украину?

– Я уверен, что Путин самолично принимает решение об использовании ядерного оружия. Но страха у меня по этому поводу нет. Я нигде не хочу жить, кроме Украины. Если не случится ядерный кошмар, все будет хорошо. Сила духа украинцев – это самое лучшее, что только может быть, и на чем можно восстановить Украину. Я очень надеюсь стать частью украинского общества не только ментально, но и по паспорту. Я со своей стороны сделаю все, чтобы приблизить славные времена Украины. Но эта страна ничего мне не должна, это я говорю Украине: “Спасибо, что впустила меня”.