Мешок на голове. Российская Федерация против Ивана Дроботова

6 мая Ивана Дроботова, бывшего сотрудника ФБК, участника экологического движения “РазДельный сбор”, задержали в очередной раз. Задержание произошло вскоре после того, как был записан этот разговор. Во время интервью Радио Свобода в квартиру, которую снимает 26-летний активист, стучал участковый, а перед этим к родителям Ивана по месту его постоянной регистрации приходили сотрудники уголовного розыска. Больше месяца назад на экоактивиста на московской улице напали полицейские, надели ему на голову мешок, избили в участке и отправили за решетку. Несмотря на это, Иван планирует остаться в России, чтобы, как он говорит, “у людей была надежда”.

– Как ваша мама реагировала, когда к ней пришли сотрудники уголовного розыска?

– Ко мне по месту постоянной регистрации часто приходят полицейские. Обычно участковый ищет меня и пытается маме читать нотации. Но мама сама полицию ставит на место, объясняя, чем должны заниматься сотрудники правоохранительных органов. Полицейские из нее, аполитичного человека, скоро сделают оппозиционерку.

– Что от вас хотят сотрудники уголовного розыска?

– Мама на все вопросы силовиков взяла 51-ю статью Конституции. Они ничего ей не рассказали, только требовали меня.

– В начале апреля активисты публиковали в интернете хештег #ГдеИванДроботов. Что тогда с вами произошло?

– Накануне антивоенной акции 2 апреля у станции метро “Октябрьское поле” в Москве я шел с подругой по улице. Нас остановил сотрудник ДПС и потребовал документы. Я попросил обосновать это требование, он ответил, что у них какая-то операция. Пока мы так препирались, подошел человек в гражданском и спросил, Дроботов ли я. Я подтвердил, и тогда этот человек начал пихать меня в машину. К нам стали приближаться другие люди. Я побежал от них, меня догнали, скрутили, положили на асфальт, надели мешок на голову и наручники. Один из “эшников” называл меня “весна-красна-**есна”. Видимо, они меня связали с молодежным политическим движением “Весна”. Меня в наручниках и с мешком на голове повезли в ОВД “Щукино”. По дороге я рассказал полицейскому анекдот: “Попал мужик в ОВД, надели ему мешок на голову, а он ему как раз”. Этот полицейский жаловался, что задержали непонятно кого и везут непонятно зачем. Я им ответил, что я бы их не гонял, если бы это зависело от меня.

В “Щукино” с меня сняли мешок, заставили найти копию паспорта в телефоне и затем мы поехали в ОВД “Северное Тушино”. Там составили протокол, мол, я вызывающе себя вел и приставал к людям. Содержание протокола не соответствовало действительности, я шел по своим делам с девушкой, когда на меня напали сотрудники полиции. Я написал все, как было на самом деле, тем более момент моего задержания подруга записала на камеру. Меня поместили в камеру для задержанных, ко мне пришла адвокат, и мы с ней обсудили ситуацию. После этого меня отвели в кабинет, где составляли протокол, который я отказался подписывать, и полицейский сказал, что ему дали добро и он будет меня ломать. Он положил пустой бланк протокола и стал требовать, чтобы я его подписал без объяснений. Полицейский вопил: “Ты тут, оказывается, политический и к митингам призывал. Вы все нелюди, и вас нужно убивать”. Силовик достал деревянную палку, похожую на жезл сотрудников ДПС, и стал кричать, что сломает мне челюсть. Майор полиции избил меня этой палкой, руками и ногами, особенно сильно ударил по лопатке и по голени. Полицейский заставлял меня подписать протокол, я не соглашался, он меня бил, повышая силу удара. В этот момент зашел другой полицейский, я сказал ему, что меня бьют, но он проигнорировал. Потом пришел еще один человек в гражданском и давил на меня психологически. Они угрожали вывезти меня туда, где никто не найдет, и говорили, что моя адвокат ничего не может сделать, только под окнами стоять. Я устал и подписал протокол под диктовку майора.

Меня отвели в другую камеру, потом туда пришел сотрудник полиции, который помогал мне с шутками-прибаутками устроиться в камере, где я сидел перед избиением. У него был ошалевший вид, он спросил меня, сколько нам платят за акции и митинги. Еще он интересовался, правда ли мы думаем, что у нас, как у Гитлера, получится народ поднять. Меня удивило, что он сравнил мирных оппозиционеров с Гитлером, наверное, с ним было бы вернее сравнивать тех, кто хватает активистов на улице и бьет палками. Потом меня отвезли в суд. Я встретил там свою подругу, которая с другими активистами меня искала всю ночь. Со мной судили человека, у которого на рюкзаке была антивоенная надпись. Судья постановила уничтожить этот рюкзак, и у парня прямо в зале суда его забрали. Суд надо мной прошел предсказуемо: все наши ходатайства были отклонены судьей, кроме приобщения объяснений. Адвокат вызвала в суд скорую, и она зафиксировала следы от побоев. Фельдшер, осматривая спину, сказала: “О, вот этот синяк от палки, я вижу”. Судья мне назначила 10 суток по статье 19.3 КоАП “Неповиновение законному распоряжению сотрудника полиции”.

– Как вы думаете, теперь такой стиль общения полиции с задержанными активистами в России становится нормой?

– Они всячески пытаются показать, что теперь им можно все. Когда я приносил в ОВД передачку для задержанного знакомого, мне полицейский, которые не хотел ее принимать, сказал: “Не то сейчас время, чтобы законами меряться”.

– Я не какой-то известный и опасный оппозиционер, чтобы так за мной охотиться.

Опрос “эшника” был коротким и невнятным. Они почти ничего меня не спрашивали. Я не думаю, что они охотились именно на меня, скорее всего, им был нужен кто-то, связанный с движением “Весна”. Предполагаю, они хотели напугать и закрыть координатора антивоенного митинга.

– Что происходило после приговора суда?

– Я сидел в камере после суда в ОВД “Северное Тушино”, а друзья стали писать везде, что я пропал. Это было то самое ОВД, где меня били, и активисты очень беспокоились за меня. Я предполагал, что меня снова изобьют, но я думаю из-за общественной огласки меня бить не стали, а перевезли в спецприемник. Там все время играло “Русское радио”, одни и те же песни, а по выходным выходил выпуск 20 лучших песен, но это были те же самые песни, что звучали в будние дни.

– Чем вы занимались в ФБК?

– Взаимодействием с профсоюзом “Альянс учителей”. Сейчас я время от времени пишу что-то политическое, на прошлых думских выборах я сильно топил против единороссовского кандидата и помогал наблюдателям.

– Вы уже не работаете в ФБК, но у вас есть представление, что сейчас происходит в профсоюзе “Альянс учителей”?

– Много стало сообщений от учителей и родителей с жалобами на принуждение к участию в акциях в поддержку войны с Украиной. Люди недовольны пропагандой войны в школах, тем, что детей строят буквой Z, или еще как-то заставляют выражать согласие со “спецоперацией”. Они просят помочь противостоять давлению со стороны администрации школы. “Альянс учителей” два примерно сообщения с такими просьбами в день получает.

– Что вы рекомендуете в таком случае?

– Если нет официального письменного приказа, то в таких акциях можно не участвовать и детей туда не отправлять. Лучше писать в “Альянс учителей” о конкретных ситуациях, чтобы получить более точный ответ.

– Кто чаще жалуется на принуждение к пропаганде войны: родители или педагоги?

– Учителя, но когда происходят массовые акции в поддержку войны с привлечением детей, то нам пишут родители.

– Сколько педагогов состоит в профсоюзе “Альянс учителей”?

– Около 300 и еще несколько тысяч интересуются нашей деятельностью. Больше всего участников профсоюза из Москвы, Петербурга, Татарстана. Это и молодые педагоги, которые только пришли в школу и обалдели от того, как это работает на практике, и учителя в возрасте, которые сражались с системой еще в советское время. Они долгое время боролись за свои права в одиночку, и когда профсоюз их нашел, то появилось ощущение, что он наткнулся на бриллиант. Таким работникам сферы образования часто кажется, что они одни в своей школе, в своем городе, а иногда и во всем мире, поэтому “Альянс учителей” решил помочь им объединиться.

– После 24 февраля членов профсоюза стало больше или меньше?

–​ От нас несколько десятков человек отписались, но из профсоюза почти никто не ушел, наоборот, стали приходить новые люди на волне того, что учителей начали заставлять в эти игры поганые играть. Раньше учителя могли терпеть маленькие зарплаты и плохое отношение, но мириться с новым требованием оправдывать войну и убийства людей перед детьми многие из педагогов уже не в состоянии.

–​ Почему, на ваш взгляд, учителей так часто получается использовать в политических целях?

–​ Разумеется, государство использует тех, кто экономически зависит от него. Учителя не очень сильно в целом рефлексируют на тему политики и своего к ней отношения. Пропаганда способствует тому, чтобы люди держались подальше от политики. И учителю становится не так важно иметь свою позицию.

–​ Как вы думаете, несут ли педагоги коллективную ответственность за войну с Украиной?

–​ Коллективная ответственность – это тоталитарная штука в целом. Есть только ответственность каждого конкретного человека за его действия. На конкретных учителях, которые занимались пропагандой, вина есть, но несправедливо говорить, что вина принадлежит некой профессии или народу.

–​ Почему вы не уехали из России?

–​ Мне кажется, что я тут буду чуть более полезен: людям важно знать, что кто-то продолжает жить в России. В нашей стране был режим, хуже чем сейчас, но он закончился. В самые темные времена остаются люди, готовые продолжать борьбу, и это дает надежду.

7 мая суд приговорил Ивана Дроботова к 20 суткам ареста за “организацию несогласованного митинга”.